Завещание Матери: Глава 2

Весеннее прощание

Пришел месяц май. В нашем селе расцвели яблони и абрикосы. Воздух наполнился сладким ароматом. Трава после весенних дождей взошла высокая, ярко-зеленая. В одну из ночей меня разбудила гроза: после раскатов грома и яростных вспышек молний на землю обрушился ливень. И сразу зазвонил телефон. Мое сердце тревожно забилось. Я поднесла трубку к уху и услышала: «Мехрибан, Гюли-ана умерла». Дурная весть пришла с рассветом. Часы показывали половину шестого, но я знала, что заснуть уже не смогу. Я подошла к окну, прижалась лбом к холодному стеклу. Известие меня потрясло. Смерть рано или поздно приходит к каждому. Но я надеялась, что Гюли-ана и на этот раз справится с болезнью. Что ж я застыла? Надо идти, облегчить горе соседям.
Поспешно одевшись, я вышла на улицу. Сады и дома были омыты дождем, все дышало свежестью. Но от этого на душе стало только тяжелее. В груди заныло от чувства утраты.
На улице, где жила Гюли-ана, уже толпились люди. Во дворе на длинных скамьях сидели старейшины. Звуки плача и причитаний еще больше согнули мои плечи. Ядикар не сдерживал рыданий: «Мама, ты нас вырастила, всю жизнь нам отдала! Зачем так рано ушла, мама?! Прости меня, мама!» Внуки, с белыми, как у отца, повязками на поясе, тоже причитали: «Мома, золотая наша, родная! Бабушка милая! Без тебя мы остались!»
Соседи вокруг не сдерживали слез. Гюли-ана знали и уважали не только в нашем селе, поэтому вскоре двор и улица заполнились людьми. Смерть заставляет нас почувствовать свою уязвимость. Когда кто-то безвозвратно уходит, мы стараемся быть ближе друг к другу.
Я вошла во внутреннюю комнату, к женщинам. Их головы были покрыты белыми траурными платками. Едва успела поздороваться, как мои двоюродные сестры, Селимям и Саниям, устремились ко мне. Обняв друг друга, мы заплакали. Сестры причитали одна за другой:
- Ах, мамочка! Всю жизнь ты работала! И летом, и в стужу, и в огороде, и дома! Нас вырастила-выкормила! Внуков нянчила, жить хотела! Не увидишь ты свадьбы внуков своих! Не порадуешься хорошей жизни, родная наша ана, бесценная!»
Жена нашего имама, Аппак-ана , сидя на корпя в центре комнаты, сказала:
- Успокойтесь, доченьки, возьмите себя в руки. Этот мир ни для кого не вечен. Все мы уйдем этой дорогой. Аллах сказал, и да будет так: дитя будет причитать по матери, но не наоборот. Да охранит нас небо от плача матери, которая плачет над своим ребенком! Вскоре появились родственники из села Пиджим. Соседи, мои сестры и их подруги вновь запричитали и зарыдали. Пусть этот плач доходит до небес, пусть помогает душе найти правильную тропку к Всевышнему.
- Эй, на кладбище все готово. Кто войдет для обмывания покойной? – как только прозвучали эти слова, плач прекратился.
- Мама желала, чтобы в последний раз ее обмыли подруги Мерван, Мариям и Зайнап. А Сепиям-хада пусть подает и льет воду, – ответила Селимям.
Женщины, чьи имена были оглашены, вышли во двор и совершили омовение. Потом, сидя в отдельной комнате, сшили из белой материи одеяние для покойной. Самая старшая среди них, тетушка Мерван-ада, все приготовленное завернула в белую ткань.
- Идемте, скажем «Бисмилла! », умоем и причешем нашу подругу в последний путь. Красиво попрощаемся с ней, – сказала она и зашла в комнату, где лежала Гюли.
Принесли два ведра теплой воды и ковшик – капак чумуш . После обмывания тела усопшей, ее одели в сорочку, прибрали волосы, укутали в белое. Дети, родственники и близкие вошли попрощаться. Мать изменилась: глазницы углубились, все черты обострились, лицо ее вдруг сделалось маленьким.
Прошептав прощальные слова: «Матушка, и да будет раем то место, где вы ляжете!», – мы тихо вышли.
Мужчины, мягко подняв обернутое тело, положили его во дворе в таут – закрытые носилки. Прозвучала молитва, и Гюли понесли на кладбище. Плач усилился. Женщины проводили процессию до ворот, потом вымыли руки и вернулись в дом. Глядела я на притихшие комнаты, и ком стоял в моей груди. Опять прошла волна плача и горестных причитаний. Старшая дочь, Селимям, как положено по обычаю, поднялась и спросила:
- Родные мои, каким человеком была моя мама?
Мерван-ана ответила:
- Гюли была очень хорошей женщиной. Никого не обижала, мягкая, скромная, трудолюбивая. В селе ее очень уважали. Сколько мы с ней вместе выстрадали! – старушка разрыдалась.
И это было правдой. Гюли-ана была одной из старейших среди нас. Теперь старожилов в нашем селе можно пересчитать по пальцам, как фасоль в супе.
И тут Зайнап-ана сказала:
- Селимям, хватит плакать, доченька, успокойся. Давайте выберем женщин, которые будут работать у казана, и тех, кто будет жить в доме в течение семи дней ! – и она потуже завязала платок на голове.
- Джаням и Халидам, мама вас очень ценила и любила, сможете вы у казана семь дней поработать? – обратилась Селимям к соседкам.
- Конечно, мы выполним желание твоей матери, – соседки, закатав рукава, направились к очагу.
Матушка Зайнапхан, поглаживая больные колени, сказала:
- А я буду семь дней готовить жит (поминальные лепешки).
Селимям обратилась к остальным:
- Мамины подруги, родственницы, старейшины общества, кто сможет, побудьте у нас семь дней.
Молодые соседки, вздыхая, отказывались: нет возможности оставить на неделю работу, дом, скот. Старые тоже сокрушались: как бросить внуков, за которыми они присматривают? В наши дни свободное время – великая ценность.
Между тем, в комнату вошла Джаням. В руках у нее был поднос, на котором красивой горкой лежали свежеиспеченные лепешки из тоно. Джаням подходила к каждой женщине и повторяла: «Берите лепешки, они были вознесены над головой усопшей матери». Когда женщины, взяв по половине лепешки, расселись по местам, вошла Халидам. На ее подносе лежали завернутый в газетную бумагу чай и иголки с ниткой. Она подходила к старшим женщинам со словами: «Возьмите горсточку чая и иглу с ниткой». Старшие, выполнив ее просьбу, обратились к молодым: «И вы возьмите, а завтра, читая намаз, помяните Гюли-ана». Так каждая из женщин взяла по горсточке чая, иглу с ниткой и завернула эти дары в платок с куском лепешки.
- Почему после усопшей раздают лепешки и чай? – спросила молодая женщина у бабушки Зайнапхан.
- Когда соседи берут в долг хлеб, чай или иголку с ниткой и не успевают вернуть их при жизни, то в последний день родственники раздают это все, чтобы душа успошей была свободна от долгов. Это наш старинный обычай, доченька.
Заметив, что кое-кто из старших собирается уходить, Селимям встала и сказала дрожащим голосом:
- Родные мои, за то, что вы пришли, чтобы проводить в последний путь мою ана, всем вам большое спасибо.
Аппак-ана, исполненная сочувствия, ответила:
- Вы – достойные дети. Красиво проводили свою мать. Всем остальным желаю здоровья. Я прочитаю молитву.
Все, сидевшие в комнате, воздели руки и провели ладонями по лицу.
После молитвы Аппак-ана продолжила:
- Селимям, я себя неважно чувствую. Позволь мне вернуться домой. А на седьмой день я приду, чтобы опять помолиться с вами, – и пожилая женщина поднялась.
По нашему обычаю родственники умершей не могут выходить из дома, поэтому Селимям-хада попросила одну из девушек проводить Аппак-ана и посадить ее в машину.
Матушка Зайнапхан поднялась, взяла кувшин для омовения и удалилась в сад.
Потом, зайдя в чайхану, она наполнила мукой большую миску, положила в пиалу немножко соли и, растворив ее в холодной воде, вылила воду в муку и стала месить тесто для жита. Наблюдавшая за всеми движениями старушки девятилетняя Гунчам спросила:
- Мома, ты для чего делаешь жит?
- Эти лепешки жарят, поминая усопших и молясь за них.
- Апай, а давай я тебе помогу?
- Нет, доченька, ты просто смотри. Тебе тоже когда-то придется делать жит.
Пока Зайнапхан-ана жарила тончайшие лепешки, Мерванам-ана, выйдя во двор, наказала двум молодым женщинам:
- Доченьки, к приходу мужчин поставьте в одну комнату столик, расстелите скатерть. Как только Зайнапхан закончит готовить жит, пусть принесет и разложит всё на столике.
В комнате стало жарко. Мы с соседкой Пашахан вышли во двор. Я посмотрела на дом, в котором хозяйкой долгие годы была Гюли-ана. На одной его стороне размещался длинный навес, увитый виноградом. На молодых побегах уже появилась нежная зелень. С другой стороны возвышалась чайхана, украшенная резным цветочным узором. В одном углу чайханы на высокой полке стояли два казана, начищенные до блеска. Не зря сельчане говорят, что у Ядикара золотые руки. Двор у него опрятный и красивый. Гюли-ана посадила вокруг чайханы розовые кусты. Набухшие бутоны сверкали росой. Теперь все лето благоухание роз будет наполнять двор. Последний привет от матери. Гюли-ана работала, не покладая рук. Жила с детьми не хуже других. И дети выросли трудолюбивыми и честными.
Чуть скрипнула калитка: мужчины вернулись с кладбища. Ядикар шел впереди. Он выглядел постаревшим. Остановился перед входом в дом.
- Вот я и передал свою ана Аллаху. Двор без тебя осиротел, моя добрая мама, мое счастье, моя советчица…
К рыданиям Ядикара присоединились голоса его сестер. Женщины вышли из комнат. Двор вновь наполнился плачем, даже мужчины не могли сдержать слез. Мать для всех нас – человек самый дорогой, незаменимый. Ради счастья своих детей готова пережить все. Не выставляет напоказ свои переживания, не сетует на трудности. Велико горе детей, когда мать покидает этот мир.
Плач утих, и мужчин пригласили в приготовленную для них комнату. Жит был освящен молитвой из Корана, и все помолились за Гюли-ана. Чаепитие проходило в молчании.
Когда кончили пить чай, Ядикар сказал:
- Мулла, отец, прошу вас помолиться за мать.
- Хорошо, сынок, просьбу твою исполню, буду читать в течение сорока дней, –ответил он.
Помолившись, все поднялись из-за стола, стали прощаться и расходиться. В доме остались подруги, сватьи и близкие соседки, которые были назначены на семь дней поминать Гюли-ана. Тихо беседовали мы, иногда приглушая голос до шепота. В моменты печали привычный мир кажется иным. Глаза смотрят зорче, чувства обостряются. Вечером, когда пришло время трапезы, Джаням и Халидам занесли в зал длинные низкие столы и сказали женщинам:
- Мерванам-ана принесли вам суюк аш .
Они разлили суп по пиалам и поставили их перед каждой женщиной, потом разломали на куски большую лепешку, испеченную в тандыре, и выложили ее на стол. Мужчины расположились в чайхане. Им тоже подали по пиале суюк аша. После трапезы стали разносить аткян-чай . За чаем велись неспешные беседы. Затем женщины бесшумно убрали посуду со столов.
После чаепития самые уважаемые женщины, сидевшие на почетных местах, вежливо передавали друг другу право прочесть молитву. Это входило в поминальную церемонию.
Наконец, Мариям-ана, обратившись к Пашахан и Меманхан, сказала:
- Доченьки, да не запятнаются ваши руки! Такую вкусную еду приготовили! Спасибо вам, – и старейшая подняла руки для молитвы.
По уйгурским обычаям в день смерти в доме, где это случилось, родные не готовят ничего: еду и чай приносят подруги и соседи. И это продолжается в течение семи дней. Две женщины, избранные работать у казана, неделю готовят еду, моют посуду и делают другую работу по кухне. Они же ставят кушанья перед теми, кто остался на семь дней. На исходе седьмого дня тем, кто обмывал тело усопшей, в знак благодарности отдают лучшие одежды покойной. А соседкам, которые семь дней работали у казана, дают по одному корпя или одеялу, по куску туалетного мыла, а также скатерти, ложки, маленькие пиалы и одну большую, полную риса. Большие события всегда обрастают маленькими привычными делами. И это помогает затянуться сердечной ране. Жизнь все время толкает нас вперед.

***

Не успели мы оглянуться, как пришла пора готовиться к проведению семидневного назыра – поминок Гюли-ана. В уйгурских селах для таких случаев заранее собирают с каждого дома деньги, на которые покупают большой казан, двести подносов, ложки, тарелки, пиалы, скатерти, скамьи. Этой утварью пользуются всем селом для назыров, свадеб и других больших событий. А по окончании торжества общинные принадлежности моют, убирают и хранят до следующего случая.
Утром во двор Ядикара принесли столы и скамейки, расставили их под виноградом в два ряда. Столы накрыли скатертью. На одной стороне двора мужчины резали скот, на другой – женщины чистили морковь. Трудились и родственники, и соседи, и друзья. Джаням и Халидам вместе с пришедшими женщинами десять раз выпекали лепешки в тандыре и раскладывали их на столах. Когда смотришь на людей, которые бросили свои домашние дела ради того, чтобы поддержать семью, которую постигло горе, душа радуется. Простые люди дружны и отзывчивы.
За два дня до этого Ядикар отправился к известному в нашем селе повару Низамдуну, всегда готовому помочь, будь то свадьба или поминки.
- Ака , приготовьте поминальный плов в честь моей матери. Завтра мы забьем здорового бычка – приходите посмотреть. Если потребуется, то зарежем еще и барана.
- Брат, не беспокойся, я приду и все проверю, – пообещал повар.
За день до назыра Низамдун пришел сварить мясо бычка. Подошел к нарезанной моркови, на глаз оценил ее количество. Взял пригоршню риса и, осмотрев его, высыпал обратно в мешок. Лишь после этого присел выпить с остальными пиалу бульона.
И вот, день назыра наступил. Низамдун с раннего утра принялся готовить плов в двух больших казанах. По его расчетам на каждого человека приходилось около ста граммов риса, пятидесяти граммов мяса, восьмидесяти граммов моркови, тридцати граммов масла, тридцати граммов лука и разных приправ. Обычно, прежде чем начать готовить плов, Низамдун хорошо накалит масло, добавит мясо, поджарит вместе с ним лук и морковь. Оценив сорт риса, нальет на глаз воду в казан и вскипятит ее, а в это время вымоет тщательно рис в теплой воде. Наконец, поместит рис в казан поверх мяса и овощей и зальет его кипятком. Рецепт обычный, но у Низамдуна плов получается особенно вкусный. Все с удовольствием его едят, да повара нахваливают.
К полудню во дворе собралось более трехсот мужчин. После омовения рук они заняли свои места. Мулла прочитал молитву и освятил жит. Женщины подали чай, а следом стали разносить дымящийся плов. Мужчины ели неторопливо, были серьезны, негромко разговаривали между собой. День был солнечный и тихий.
К двум часам пополудни мужчины разошлись. Настала очередь женщин. После омовения рук самые старшие прошли в доме, а молодые расселись под навесом. И опять вначале принесли син-чай в пиалах, а после того, как они освободились, подали аппетитно благоухающий плов на глубоких подносах – таваках. И сразу стали разносить аткян-чай со сливками.
День клонился к закату. Поминальная трапеза закончилась, со столов убрали посуду. Помолились. Жена Ядикара, Хушням, и его сестры, Селимям и Саниям, внесли в комнату четыре узла с одеждой и положили перед Мерван-ана, Зайнапхан-ана, Мариям-ана, которые обмывали тело покойной, и перед Сепиям-ана, лившей воду. Дочери опять всплакнули и обратились к женщинам-помощницам:
- Примите эти мамины вещи на память и не обижайтесь, если что не так.
Хушням повернулась Джаням и Халидам.
- Соседки, вы так хорошо поработали у казана все эти семь дней, спасибо, – сказала она, а Селимям и Саниям положили перед ними все, что приготовили.
Но жещины стали отказываться.
- Нет, нет, что это вы делаете? Мы близкие соседи, можно сказать, родственники. И помогали вам из уважения к вашей матушке.
Сидевшая в центре на почетном месте Аппак-ана, сказала:
- Селимям, Саниям! Вы хорошо смотрели за Гюли, ухаживали за ней, возили к докторам! Но ничего не поделаешь: пребывание на этой земле кончается. У каждого свой день и час. Ядикар – достойный сын, он проводил красиво свою мать. Пусть место, где легла Гюли, будет пухом, и успокоится ее душа! Будьте все здоровы! Пусть не погаснет свеча вашего рода, которую зажгла ваша мать. – После этих слов Аппак-ана воздела руки для прочтения молитвы и вместе с ней поднесли ладони к лицам остальные.
Следом заговорила Зайнапхан-ана.
- Джаням, Халидам! Живите долго! Спасибо вам, добрые соседки. Помолимся за ваше благополучие!
Все подняли руки к лицам.
Закончился семидневный назыр по покойной Гюли-ана, и родственники разъехались. Соседи забрали с собой сестер Селимям и Саниям, чтобы развезти их по домам. Хушням с дочерьми принялись за уборку. Когда все было прибрано, Ядикар вошел в комнату матери. Поглядел на пустую постель – защемило сердце. Он опять заплакал навзрыд. К Ядикару подошел сын и, взглянув на бабушкину кровать, спросил:
- Папа, почему бабушка умерла? Бабушкины подруги тоже болели, а потом выздоровели. Почему моя бабушка не поправилась?
Таиржан рухнул на кровать и заплакал.
Ядикар растерялся, не зная, что ответить шестилетнему сыну. Он погладил его по голове, вытер слезы и сказал:
- Не плачь! Бабушка не любила, когда вы плачете. Завтра отведу вас к мома.
Малыш поднял глаза на отца:
- Я так любил спать с мома, она мне много сказок рассказывала. Теперь кто мне расскажет сказки? – он обнял отца.
- Твоя бабушка на небесах, и нас оттуда видит. Если хочешь радовать ее, будь хорошим джигитом и помни ее наставления.

Назавтра Ядикар, как и обещал, взял жену, сына и дочерей Унчям и Гунчам на кладбище. Унчям сделала букет из бабушкиных любимых пионов и поставила его в банку с водой. Кладбище лежало в низине, под горой. Семья подошла к ровно утрамбованной кетменем могиле и застыла. Ядикар, присев на корточки, помолился. Все прошептали слово «аминь», провели руками по лицу. Унчям поставила на могилу свой букет.
Маленький Таиржан впервые оказался на кладбище. Он разглядывал холмик, возвышавшийся над могилой бабушки. Он не подозревал, сколько страданий и горя выпало на ее долю, до того как ее опустили в черную землю.
х х х
- Откуда малышам знать о таких бабушках и матерях, как Гюли-ана? Только из книг, – прервав рассказ, заметила я. – Вот почему написана эта книга.
Рус кивнула, соглашаясь с моими словами. Самолет гудел. Он пытался обогнать закат, но крыло уже было окрашено розовыми лучами. Я посмотрела на Рус.
- Не знаю, слышали вы о том, что у нас творилось в 1930-е годы. Много десятилетий правда скрывалась. Почти вся история тех лет состоит из «белых пятен». А я рассказала о них со слов очевидцев многих событий того времени. Они помнили, как мужчин объявляли «врагами народа», бросали в тюрьмы, пытали. Их жены и матери, оставшиеся дома с детьми, страдали не меньше: их насильно переселяли в чужие края. И матери держались героически ради спасения детей. Все они до последнего надеялись, что мужья вернутся. У нас в селе происходило то же, что и по всей стране.
- А как село ваше называется? – полюбопытствовала Рус.
- Село Большой Чиган. Древний Шелковый путь разделил его на Верхний и Нижний поселки. Раньше там было не больше пятидесяти семей, но постепенно село разрослось. Вместо глинобитных хижин появились современные добротные дома. Народ стал лучше жить. Если раньше у нас была только старенькая начальная школа, то сейчас красуется трехэтажная десятилетка. Классы в ней светлые, есть спортивный и актовый залы. Улицы заасфальтированы, повсюду цветы. Вообще-то, сейчас Большой Чиган для многих – счастливое место. Что не изменилось в нашем селе, так это трудолюбие жителей. Они остаются тружениками, любят и понимают землю. А я хочу, чтобы они еще знали и понимали нашу историю. Поэтому героиня моей книги – моя односельчанка Гюли-ана.
- Это ее смерть подтолкнула вас начать писать?
- Не только. О репрессиях долгое время не то что писать, говорить запрещалось. Десятилетия спустя архивные документы рассекретили, открылась правда. Времена изменились. И я решила через судьбу обычной уйгурской семьи показать страдания многих тысяч людей.
- Значит, сейчас я услышу самое начало вашей истории? – Рус проигнорировала поднос с напитками, предложенный бортпроводницей, я же взяла стакан воды.
- Если вы не устали, – я улыбнулась попутчице, – то я продолжу.