Прощальное письмо
Дни шли бесконечной чередой. Закончив работу по рытью арыков, Гюли с подругами перешли на полив пшеницы. В один из жарких дней, в обеденный перерыв, женщины отдыхали, отложив кетмени, пили чай, сидя в прохладной тени деревьев. И тут внезапно появился Турсун и обратился к Гюли:
- Кичик-апа, мама сказала, чтобы ты, бросив работу, вернулась домой.
- Что случилось? Как она сама?
Он только обронил: «Не знаю», и словно что-то скрывая, повернулся и заспешил прочь. Все эти дни, после того сна, Гюли жила в постоянной тревоге. А теперь, предчувствуя беду, ощутила страшную слабость во всем теле и беспомощно оглянулась на подруг. Видя ее состояние, женщины наперебой заговорили: «Идите, идите! Наверное, что-то случилось. Она зря бы вас не позвала». Мерванам вскочила с места и сказала: «Будь что будет, а я пойду с вами», и, отряхнув платье, пошла с Гюли.
Когда они, запыхавшись, подошли к дому, во дворе их встретила тишина. Дверь в дом была приоткрыта. Гюли шагнула через порог и увидела Курван-ака и старейшин села: Махмут-ака, Давут-ака и Заир-ака. Все сидели со скорбными лицами, и сердце у Гюли, сорвавшись, судорожно забилось в груди. Она едва смогла поздороваться. Увидела тетушку, которая сидела у окна с заплаканными глазами. Не в силах произнести ни слова, Гюли, закусив угол платка, уперлась глазами в пол и так застыла. В комнате повисла тишина, которую нарушил тихий, скорбный голос дедушки Заира:
- Доченька, как говорится, «там, где есть жизнь - есть и смерть». Пришла весть о кончине Таира. Крепись!
Гюли словно не слышала последних слов. Лицо у нее побелело как стена, губы посинели, и она в беспамятстве упала на пол.
Тетушка крикнула Мерванам:
- Брызнете ей в лицо холодной водой.
Бабушка и Мерванам, побрызгав на лицо Гюли водой, стали растирать ее руки, плечи. Она очнулась, растерянно огляделась и разрыдалась.
-Крепитесь, подруга. У вас трое детей.
Горечь утраты была знакома и понятна дедушке Заиру. Он присел на корточки и стал читать Коран. Потом все, выразив соболезнование Гюли и тетушке Аджяр, покинули печальный дом. Пришла Майсимям, со слезами на глазах обняла сестру. Они долго плакали, тесно прижавшись друг к другу. Пришли дети и, не понимая, что происходит, обняли мать и заплакали вместе с ней. Она, крепко обняв их, еще пуще зарыдала.
- Сиротки мои! Козочки мои родные! Не кончились, видно, страдания матери вашей. Расстались мы с отцом вашим – на чужбине он остался навеки, наш Таир… Мечты свои с собой унес… О боже, ты для страданий привел меня в этот мир?!
Мерванам тоже плакала, но призывала подругу:
- Гюли, прошу вас, не убивайтесь так! Вы пугаете детей.
Черная весть тут же разнеслась по селу, и в дом стали один за другим приходить друзья, родственники. Снова воздух сотрясали стенания и плачь. Когда Гюли увидела рыдающих друзей Таира, она в отчаянии воскликнула:
- Я разлучена с Таиром, Джелил. Как он мечтал вернуться домой! Дети твои остались сиротами, Таир. Мой замученный Таир, мой Таир…
Тетушка, заливаясь слезами, смотрела на Гюли, уговаривала ее успокоиться, а сама не могла сдержать рыдания.
Тетушка Зайнапхан, пришедшая выразить соболезнование, вспомнила и о своей умершей дочери и со слезами обратилась к Гюли:
- Мы должны выдержать все, что нам предписано, доченька. Что делать? Теперь вы детям своим вместо отца и матери будете. И дай вам, Бог, сил на все.
Другие женщины поддержали ее слова. Когда пришли бабушка Розихан, Алахан и Таджигуль, которые были рядом с ней в тяжелые годы изгнания, новая волна рыданий наполнила дом. Каждая плакала еще и от того горя, которое выпало на ее долю.
У казана подруги Гюли Мерванам, Мариям и Зайнапхан начали готовить лапшу - омач. И хоть тело Таира было где-то далеко, люди помянули его традиционным омачем и разошлись по домам
Смерть Таира как громом поразила Гюли. Она никак не могла осознать реальности потери, не могла придти в себя. Она больше не сможет жить мечтой о возвращении Таира, о счастливой жизни с ним в родном доме. Впереди одни тяготы. Хватит ли у нее сил справиться с ними, или она, как Таир, расстанется с этим миром? Но ее дети! Как может она думать такое!? «Нет, я не должна так думать. Мне нужно жить ради детей, моих и Таира». Она подняла глаза к небу и увидела яркое радостное солнце, которое щедро рассылало повсюду свои золотые лучи.
Не прошло и месяца после получения трагического известия, как почтальон Масим-ака принес его последнее письмо.
Гюли только что вернулась с поля, и разведя огонь в очаге, начала готовить ужин.
Схватив письмо, она судорожно прижала его к сердцу и трясущимися руками вскрыла конверт.
«Здравствуйте мои дорогие! Как вы поживаете? Благополучно вернулись домой? Гюли, моя милая, ты - отважная женщина, и я верю, что у тебя есть большая сила воли. То, что ты растишь наших трех детей, несмотря на тяготы и унижения,- это уже само по себе геройство. Я бесконечно рад тому, что успел провести недолгие счастливые дни в доме, который мы с тобой построили.
Если хочешь знать, как тут у нас, то скажу тебе, что многие умерли, не выдержав непосильного труда и ужасных условий. И я сейчас лежу, тяжело заболев. Ради детей моих, ради тебя прошу у Аллаха здоровья, чтобы жить, но кто знает? Гюли, если со мной в этих местах далеких что-нибудь случится, детям моим, когда они подрастут, расскажи обо мне. «Ваш отец был человеком видным, смелым и добрым, честным, но он никогда не был «врагом народа» - все это ложь. Настанут дни, когда все узнают, что мы были чистыми и честными, работали для народа, не жалея сил своих. Сейчас мы – тысячи интеллигентов и простых безграмотных людей – стали жертвами подлой политики. Если бы вернулся в родные края, я бы рассказал вам, сколько хороших, достойных людей умерли из-за этой политики. Как я мечтаю вернуться домой, увидеть вас, душевно поговорить с вами! Я день ото дня все больше слабею. Гюли, сейчас нет того Таира, которого ты знала. Я похож на скелет, обтянутый кожей, сердце тихо бьется, остальное тело давно умерло. Гюли, в этом мире ты для меня самая дорогая. Теперь, хоть ты и остаешься одна, вырасти наших троих детей. Я прошу у Аллаха, чтобы ты увидела, как они будут взрослеть, мужать, добиваться чего-то в жизни. Детей, прижав к сердцу, поцелуй за меня. Родственникам, друзьям передай привет! Будьте счастливы».
Таир, видимо, писал письмо и плакал. Его слезы и капли крови, разбрызганные по бумаге, когда он кашлял, так размыли некоторые слова, что их нельзя было разобрать. Гюли перечитала письмо несколько раз и замерла, углубившись в свои мысли. Она вспомнила сон, который видела в прошедшую пятницу.
Рядом с Гюли, якобы, лежит Таир. Он говорит: «Почему между нами такое огромное расстояние? Я с трудом его преодолел. Гюли, моя дорогая, я без тебя не могу жить, поэтому прилетел, чтобы забрать тебя с собой», – сказав эти слова, он гладит и целует Гюли. Она отвечает ему с сожалением: «Таир, я бы ни минуты не думая ушла с вами, но дети еще маленькие, и я не могу их бросить». Она поднимает руку, чтобы прикоснуться к нему, но Таир исчезает.
И тут Гюли проснулась от испуга, с сильно бьющимся сердцем и дрожью в теле. Вспоминая этот сон, она обвела взглядом комнату. Ей все казалось, что Таир здесь, в доме. Гюли подумала: «Выходит, это прилетал дух Таира», и вытерев слезы рукавом, поднялась. Она не имела права сидеть без дела - надо было детей кормить.
В ту ночь Гюли не сомкнула глаз. Как только закроет их, видит: лежит измученный, иссохший Таир. От этой картины сжималось сердце, и на глаза наворачивались слезы.
На следующий день, встав рано утром, умывшись, прошептав слово «Бисмилла», набрала в пиалу чистой холодной воды, помянула Таира долгой молитвой, выпила воду, и, ни на что не обращая внимания, вышла во двор.
В это время из коровника донеслось мычание теленка. Голодный, наверное. Гюли каждое утро первым делом осматривала скот и кур. Сегодня, словно беспечный человек, которому нет дела ни до кого, она не услышала, ни мычания коровы, ни кудахтанье кур…
Солнце поднялось выше. Она прошла в сад и вдохнула полной грудью прохладный утренний воздух. В саду взгляд ее остановился на деревьях, посаженных Таиром, на плетне из ивовых прутьев и колючих веток, которым они вместе огородили сад. «Чтобы прокормить детей, нужно приниматься за работу», решительно сказала она себе, взяла кетмень и принялась за дело. Взрыхлила землю вокруг тыквы, прополола картошку, полила водой из арыка баклажаны, помидоры, перцы. Работа так увлекла ее, что она не заметила, как вспотела. У нее возникло ощущение, что вместе с потом ее покидают страдания и муки, и ей стало легче.
Тетушка, выйдя во двор с чугунком в руках и видя, как Гюли с головой ушла в работу, обрадовалась. Пока она готовила чай, Гюли подоила корову, отправила ее в стадо, потом насыпала курам зерна, вычистила коровник и успела налепить кизяков.
После этого всей семьей сели за утренний чай.
- Сегодня ты встала с рассветом, доченька? Столько работы успела сделать в саду, - сказала тетушка Аджяр.
Гюли за последние дни еще больше почернела лицом и исхудала. Но хотя в глазах ее таилось страдание, она неожиданно спокойно сказала:
- Да, сон убежал, и когда я вышла в сад, столько работы на меня глядело. Перед тем как идти в поле, немного поработала. Селимям, доченька, вдвоем с Саниям прополите две грядки лука в огороде. Он так хорошо взошел, но там много травы. Аккуратно прополите, не затопчите лук, хорошо?
- Ладно, мама. Да, а ты посеяла для нас осму и хину .
- Да, осму посадила рядом с луком. Вдоль арыка посеяла хину, и она, оказывается, уже взошла. И цветы тоже прополите, траву вырывайте осторожно, смотрите, цветы с сорняками не вырвите. Ядикар, ты не выходи на улицу, играй во дворе.
- Мама, я буду играть с соседом, Арупом.
Тетушка, допив чай, собрала со стола в пиалу хлебные крошки, потом подняла руки для молитвы. Вслед за бабушкой все подняли руки. Услышав с улицы голоса женщин, Гюли встала:
- Не огорчайте бабушку, будьте послушными ребятами, - сказала она, и захватив приготовленный тетушкой обед, подняла на плечо кетмень и вышла со двора.
Девушки и женщины, хоть и убого одетые, полуголодные, придя в поле, не жаловались и не сетовали, а поднимали себе настроение шутками-прибаутками.
И сегодня, как следует полив пшеницу, собрались на обед все вместе и разговорились. В это время Мерванам, увидев проезжавшего мимо на лошади Шавдуна, пригласила его:
- Эй, начальник, иди к чаю.
- Спасибо, отдыхайте пока, но про воду не забудьте.
Он ничего больше не сказал и повернул к селу.
- Бедняга Шавдун совсем исхудал, постарел, - сказала Адалят, глядя с жалостью ему вслед.
Адалят была женщиной среднего роста, белолицая, с красивыми глазами и бровями, и имя это очень ей подходило. Может быть оттого, что она была немного старше других или оттого, что заботилась обо всех, ее уважали.
Зайнап, смеясь, сказала:
- Найди подходящую женщину и жени его.
- Да за такого, как он сейчас, какая пойдет? - сказала одна из женщин.
- Ах, боже мой, да он жалкий такой, потому что у него жены нет. А женится на хорошей женщине – она его отмоет, причешет, приоденет, так он снова станет вот таким джигитом, – показала большой палец Адалят.
- Сколько лет прошло, как умерла Зорям. Бедный, остался с двумя детьми, хорошо еще, что есть мать Зорям, а то, чтобы он делал? – сказала Мариям.
- Может, посватать ему Саадат? – игриво спросила Адалят. Она лукаво улыбнулась и пытливо глянула на Саадат. У той округлились глаза, и она спряталась за спину Гюли.
- Да что ты так смотришь на меня? Шавдун тебе не нравится, что ли?
- Не нравится. Захочу – сама найду, – сказала Саадат обиженно и ушла вместе с подругой поискать сегиз-жвачку .
- Ах, вы только посмотрите на нее, - сказала Адалят, допивая чай. Тут ее взгляд упал на сидевшую напротив Гюли.
Никто не решался шутить с Гюли. Лицо ее было мрачно и серьезно. Опасаясь, что Адалят может обратиться к ней, Гюли поднялась и, забросив на плечо кетмень, сказала:
- Вы пейте чай, а я пройдусь.
Мерванам последовала за подругой. Они пошли вдоль арыка, направили воду, куда было нужно, собрали две большие кучи хвороста, обвязали их, чтобы потом забрать домой. Помня о зимних стужах, Гюли почти каждый день собирала такие вязанки.
Вечером, когда она с поля пришла домой с большой кучей дров на спине, в доме сидели отец Таджигуль, старик Момун, и ее мать, бабушка Патам. После традиционных приветствий, справившись о состоянии здоровья и семейных делах, старик начал говорить.
- Доченька, мы не знали о том, что случилось. Сегодня Таджигуль нам сказала, и мы пришли выразить вам свое соболезнование, помянуть Таиржана, помолиться за него.
- Против судьбы не пойдешь, доченька, и потому будьте терпеливы, мужайтесь. Было бы хорошо, если бы Таиржан вернулся домой, к вам, но что поделаешь - значит, так суждено. Вам нужно держаться, доченька. Ваши дети пусть зажгут свечу Таиржана, пусть они будут здоровы, – сказала бабушка Патам, утирая слезы.
Старик Момун, прочитав Коран, поминая Таира, долго молился. Тетушка и Гюли, выразив благодарность, заговорили о домашних делах. В это время Селимям поставила на середину комнаты джоза, расстелила на нем скатерть.
- Я принесла кое-что, - сказала бабушка Патам и, выложила на стол блюдо жутта, четыре маленькие лепешки, две пачки чая, ткань на платье для Гюли и платок для тетушки.
- Аджярхан, Гюли, хоть эту малость примите. Не обижайтесь на то, что мы вовремя не смогли приехать и выразить соболезнования.
Тетушка и Гюли, встав со своих мест, поблагодарили их.
- Ах, что вы, не стоило так беспокоиться, Патамхан. Спасибо вам за то, что вы приехали из Жаркента выразить нам свое соболезнование, – сказала тетушка.
Гюли с Таджигуль вышли к казану, разлили приготовленную тетушкой лапшу - суюк аш. Тетушка добавила к четырем яйцам, поджаренным в казане, фасоль, семена тыквы, немного базилика и кинзы для аромата. Потом они внесли в комнату, аппетитно пахнущую лапшу и разлили ее по пиалам. Пришла Майсимям. Гюли увидев, что сестра зашла одна, спросила:
- А что же не зашел Курван-ака?
- Он на минуту домой зашел, только поужинал и опять уехал в поле. Сегодня они будут пахать до утра.
Беседуя о прошлых временах, они, не торопясь, поужинали. Когда бабушка Патам и тетушка стали вспоминать своих родных, оказалось, что они родственники.
Вспотевший от горячего кушанья старик Момун вытер белым платком пот со лба, заговорил о кончине Таира:
- Я в свои семьдесят лет много повидал и хорошего, и плохого. По-моему, никого не обошли эти беды. И у меня один старший брат, имам Аквяр, был осужден и арестован. Он был верующий и ни во что не вмешивался, только молился богу. Преподавал Ислам в медресе. Однажды вечером в 1937 году ему сказали: «Ты против Советской власти ведешь пропаганду», и 75-летнего белобородого старика арестовали и забрали. После допросов и пыток, объявив его «врагом народа», отправили в одну из сибирских тюрем. Через некоторое время мы получили бумагу о его смерти. Бедный мой брат, в свои преклонные годы, видимо, не смог вынести этих мучений. Эта беда стала тяжелым испытанием не только для семьи брата, но и для нас.
Произнеся эти слова, старик Момун вытер платком глаза, заблестевшие от набежавших слез.
Тронутая рассказом старика, тетушка Аджяр, вспомнила своего мужа Махаммята и прослезилась.
- Чего только мы не перенесли, и как же терпелив человек. И Таир, сынок, мне не чужой, он же сын сестры Махаммята. И вот я, состарившись, живу у Гюли, присматриваю за внучатами. За эти дни небу благодарна.
- Да, Аджярхан, вот так, помогая друг другу, беседуя мирно за чаем, мы друг друга согреваем. Что может быть лучше? Наша-то Таджигуль не может не то что в поле работать – за детьми дома присмотреть не в силах от слабости,. Мы с дедушкой решили взять ее с детьми в Жаркент и там подлечить. Даст бог, Аскаржан вернется к семье, домой. Гюли, доченька, как говорится, «хорошее никогда не забудется»: три года вы как могли, помогали нашей дочери, и это мы никогда не забудем. Дай бог вам увидеть счастье своих детей. – По впалым щекам бабушки Патам, пока она говорила, ручейками стекали горькие слезы, обжигая ей лицо.
Гюли, разложив на тарелки жутта, принесенное бабушкой Патам, разлила в пиалы горячий, свежий аткян чай. Они еще долго беседовали, рассказывая о своих переживаниях. И на душе у каждого стало легче. Когда гости, помолившись, встали со своих мест, Таджигуль крепко обняла Гюли.
- Сестра, будьте здоровы. Не знаю, увидимся ли мы еще, один Бог знает. Большое вам спасибо.
Она была очень бледной и худой. Время от времени кашляла и покрывалась испариной. Видя как в ее страдальческих глазах угасает луч надежды, Гюли сказала:
- Таджигуль, не плачьте, сестренка, еще поправитесь. Скажите себе: « буду жить ради своих детей», и поправитесь.
Но глаза Таджигуль были похожи на гаснущую свечу. Эти две женщины, вместе преодолевшие тяготы трех лет изгнания, предчувствовали, что больше не увидятся.
Через некоторое время пришла весть о смерти Таджигуль. Гюли, будто потеряв родного человека, с горечью воскликнула:
- Что же это за коварный мир?! Говорят, для смерти все равно, молодой ты или старый. Но кто виноват, что совсем еще молодая Таджигуль заболела неизлечимой болезнью? Чем виноваты ее старые родители, ее дети - сироты? Какая судьба ожидает ее детей? - сама себе задала эти вопросы и, не найдя ответа, заплакала…
***
- Я не наскучила вам своим рассказом? - посмотрела на Рус Мехрибан.
- Нет, нет! Что вы, наоборот, герои вашей книги стали мне близки. Не терпится узнать, как сложилась их дальнейшая судьба.
- Воспитанные при советской власти, мы относимся с большим уважением к людям, у которых на груди блестят ордена и медали. Потому что они сражались на фронте ради нашего мира и спокойствия, и это мы хорошо понимаем.
Но сколько сил отдали женщины, оставшиеся в селах, заменившие мужей на полях, сколько здоровья отдали, работая и в дождь, и в холод, по колено в грязи! Растили хлеб и несли на своих хрупких плечах не только мешки с зерном, но все тяготы того времени? У них нет орденов и медалей, и многие сейчас не представляют, что они своим тяжким трудом тоже приближали день Победы. Работая с утра до ночи и получая за это одну ложку жареной пшеницы в день, эти женщины не сдавались, наоборот, проявили волю и выстояли. Мы поражаемся их стойкости. Нынешней молодежи не представить себе, в каких условиях приходилось выживать. Для них это просто легенды.
Тяготы и лишения военных лет, невыносимые условия труда и жизни в послевоенные годы подрывали здоровье женщин, которые без мужей растили детей, работали и вели домашнее хозяйство. Эти матери под старость получали пенсию всего двенадцать рублей в месяц.
Но они умели быть благодарными судьбе. Продав овощи со своего огорода, сдав куриные яйца в магазин, они умудрялись купить на базаре мясо и масло, в магазине – чай, соль, мыло, сладости и говорили: «Слава Богу, спасибо и за это. Все готовы перенести ради детей, чтобы они не знали войны и жили в мире». Среди этих женщин были и дехканки нашего села, которые сумели выстоять, не смотря ни на что.
- Я видела в кино, что русские женщины вели себя героически во время Второй мировой войны, и ваш рассказ подтверждает это, – сказала Рус.
