Глина и шерсть
В пути матери с плачущими детьми, охваченные самыми мрачными предчувствиями, силились понять причины своего отчаянного положения. Среди них была Алахан-ада – мать семерых детей. Ее мать, старенькая Розихан, всю дорогу плакала. Рядом с Гюли сидела Таджигуль с двумя детьми. Время от времени она заходилась сильным кашлем.
- Вы откуда родом? – спросила ее Гюли.
- Я из Донмяля, что под Жаркентом. Семья наша крестьянская. Родители моего мужа Аскара перешли границу. Аскара арестовали. Обвинили в «связях с Китаем», хоть он даже не получал писем оттуда, – кашель не дал ей договорить.
Таджигуль попыталась подавить кашель, прижав ко рту платок. Гюли подала соседке воды и увидела, что платок окрашен кровью.
- Да вы совсем больны. Как же вы перенесете дорогу?
- Дожить бы до приезда Аскара. Не хочу детей оставлять круглыми сиротами.
Таджигуль взглянула на сына, спящего у нее на руках. Всю дорогу до Чилика Гюли старалась ей всячески помочь.
Три семьи, которые нигде не бывали дальше Жаркента, оказались в Чилике. Их высадили у «Дома колхозника». Там уже собралось много женщин, стариков и детей – все члены семей «врагов народа», привезенные из разных районов. Местные жители, наученные горьким опытом, боялись помогать переселенцам и сторонились их. Ни работы для этих матерей, ни учебы для их детей здесь не было. Матери умоляли и плакали, просили о помощи, но никто не откликался на их просьбы.
Первым делом надо было найти хоть какой-то кров.
Гюли с тремя детьми, Таджигуль с двумя поселились в однокомнатном полуразвалившемся доме. Они, как могли, привели его в порядок: вымыли, сложили печь и кан. Гюли стала ходить по селу в поисках какой-нибудь работы. Продукты, привезенные из дома, уже заканчивались. На околице она обнаружила глину и обрадовалась. Мать Гюли умела лепить из глины печи тоно, а они с сестрой еще в малом возрасте помогали ей. Чтобы прокормить детей, женщины будут лепить и продавать такие печи.
Таджигуль с радостью ухватилась за эту идею. Они вдвоем начали мешками таскать глину к дому. Гюли распорола набитое шерстью одеяло, сшитое еще матерью. Пока она в клочья раздирала шерсть, Таджигуль с девочками носили воду из арыка. Гюли, смешав шерсть с глиной, добавила воду и начала все это месить, превращая в однородную массу. От жары и тяжелой работы пот лился градом, но ничего не поделаешь: надо зарабатывать, надо кормить детей.
Чтобы сделать тоно, следует переворачивать приготовленную массу два раза в день, утром и вечером. Чтобы место, где была глина, не высохло, его слегка сбрызгивают водой и накрывают старыми мешками. Через шесть-семь дней глиняную смесь можно считать «дозревшей». Потом, в зависимости от желаемой величины тоно, в земле делается круглое углубление, в которое укладывается первый слой подготовленной смеси. Поверх каждого пласта в глину вдавливаются мелкие камешки, которые при топке накаляются. На следующее утро кладут еще один слой, а к вечеру – следующий, причем, меньшего диаметра. Получается куполообразная печь с отверстием наверху. Это и есть тоно. Потом его следует хорошенько высушить на солнце. Человек, купивший новую печь, должен дней шесть подряд осторожно жечь внутри тоно кизяки, так чтобы глина прокалилась и обкурилась изнутри. Лишь после этого в тоно можно выпекать лепешки, используя дрова.
Несмотря на трудоемкую работу и летний зной, Гюли, не дожидаясь пока высохнет первая печь, принималась за следующую. Одну за другой она стала продавать тоно местным женщинам.
Продажа тонуров стала для Гюли прибыльным делом. Она была счастлива, что может заработать деньги и содержать семью.
Как-то раз она возвращалась домой и встретила мать семерых детей – Алахан.
- Ах, боже ты мой! Да как же вы похудели! Может, заболели? – воскликнула та.
- Да нет же, сестра Алахан, здоровье у меня в порядке. Просто я в эту жару взялась делать тоно. Зато теперь смогла купить на базаре муку, мясо, масло, овощи. А вы как поживаете? Чем кормите своих детей?
Землячки разговорились. Алахан отметила, что Гюли не только похудела, но и почернела. Глаза ввалились, к вискам потянулись морщинки. Постарела она лет на десять.
- Гюли, приходите к нам вечером, – сказала Алахан. – Я вас научу легкому ремеслу.
Гюли согласно кивнула и пошла домой. Не успела она открыть дверь, как услышала голос Селимям:
- Мама, мамочка, пришла! Мы хотим есть! Таджигуль-хада опять упала. – Девочка протянула матери брата, которого держала на руках.
Гюли, поставив мешок и взяв на руки маленького Ядикара, подошла к Таджигуль. Дотронулась до ее лба.
- Мне уже лучше, сестра. Не сердитесь, что стала для вас обузой, – проговорила та.
- Не говорите так никогда. Мы должны друг друга поддерживать.
- Как говорится, «силы нет, а где болит, не знаю», – попыталась улыбнуться женщина. – В глазах у меня потемнело, и я в обморок упала.
- Сейчас приготовлю лапшу, а то мы все проголодались.
Селимям и Аминам, бросились чистить овощи. Дети Гюли и Таджигуль не ссорились: вместе нянчили Ядикара, играли и делали домашнюю работу. Ядикар уже ползал и даже пытался вставать.
Острый аромат жареного мяса с приправами так раздразнил голодных детей, что они готовы были прыгнуть в котел. Они не спускали глаз с казана. Как только лапшу разлили по пиалам, ребятишки с жадностью накинулись на еду.
Таджигуль, присев у джоза, прослезилась.
- Сестра, вашу доброту я буду помнить всю жизнь. Вы заботитесь обо мне как мама.
- Ешьте, как следует – сил прибавится, – ответила Гюли.
Во время еды Селимям вспомнила:
- Ах да, мама, приходила одна бабушка за тоно и сказала: «Завтра приеду на телеге, пусть ваша мама будет дома». Мама, если продашь тоно и купишь муку, испечешь нам хлеб?
- Да, доченька, и хлеб испеку, и к зиме одежду вам куплю.
Вспомнила и Гюли, что Алахан пригласила ее в гости. Надо бы посмотреть, что за легкое ремесло та хочет предложить.
Когда стемнело, Гюли, крадучись, пошла к дому Алахан. Кругом было тихо, только ночные птицы посвистывали.
Она вошла в дом и увидела бабушку Розихан в окружении внучат.
- А, Гюли, пришла, доченька? Алахан давно ждет тебя, проходи, садись.
Гюли, поздоровавшись, присела рядом с бабушкой. Алахан принесла аткян-чай и стала рассказывать о своем житье-бытье.
- Два моих старших сына работают на бахче: собирают дыни. Бригадир, Ахмат-ака, всем говорит, что это его родственники. Две дочери вяжут одежду, в свободное время и я им помогаю. Еще я из дома привезла ручную швейную машину. Все на ней шью: платья, костюмы, фуфайки. Старую одежду перешиваю на детей. Мне за это дают овощей или муки.
- Расскажи про Большую Джанят, – вмешалась в разговор бабушка Розихан.
- На соседней улице живет Большая Джанят. Как-то она приносит свое старое пальто и говорит: «У моей дочки будет свадьба. Выверни мое старое пальто наизнанку и перешей его». Шила я его дня четыре, а когда отдала, она даже спасибо не сказала. Сегодня отправила дочку к ней, а она со словами: «как мне надоели эти сироты» выгнала ее из дому. Бывают же такие неблагодарные люди.
- Кто сам не испытал, тот другого не поймет, доченька. Не зря говорят: «сытый голодного не разумеет», – проворчала бабушка Розихан.
Алахан наклонилась в сторону Гюли.
- А легкой работой я называю пряжу и вязание. У нас мома треплет шерсть, прядет пряжу, а девочки вяжут.
- На старости лет прясть нелегко: всю ночь потом руки ноют, – пожаловалась бабушка Розихан. – Гюли, я научу тебя прясть.
- С удовольствием у вас поучусь.
- Это полегче, чем делать тоно, – заметила Алахан.
- Я завтра на базара куплю шерсть и приду к вам на обучение, – пообещала Гюли.
- От Таира приходят письма? – спросила бабушка.
- Я получила только одно, из Сибири. Сразу ему написала, теперь жду ответа.
- В колонии жизнь тяжелее нашей. Пусть им Аллах даст сил и терпения, – вздохнула Алахан. – Я от своего мужа вообще ни одного письма не получила.
Так они сидели за чаем, делясь своими тяготами и заботами.
- Уже поздно, я пойду, – спохватилась Гюли. – Таджигуль у нас сильно болеет, пугает меня.
- Пусть все будут здоровы. Аллах да поддержит нас, – сказала бабушка Розихан и подняла руки для молитвы.
Гюли, поблагодарив хозяев, отправилась домой.
С тех пор Алахан частенько посылала к Гюли сыновей с арбузом или дыней, справлялась о ее делах.
Дни шли своей чередой. У Гюли и Таджигуль была одна цель – не дать детям умереть от голода. Дети быстро взрослели. Они изо всех сил старались помочь матерям.
Каждое утро мимо их окон проходила старушка-молочница. Селимям, завидев ее, кричала: «Мама, пришла бабуля, которая продает молоко!», и торопилась на улицу. Рядом бежала ее ровесница Аминам, а позади семенила Саниям, крепко ухватившись за подол платья сестры.
Девочки воспитывали Ядикара. Он все крепче стоял на ногах и уже пытался говорить. Сын Таджигуль, Омар, был стеснительным, тихим мальчиком.
Селимям и Аминам в этом году пошли бы в школу, если бы не клеймо «семья врага народа». Эта несправедливость до глубины души возмущала Гюли. Но она, не подавая виду, сама учила детей считать, читать и писать буквы. Подражая маме, Селимям бралась учить младших детей. Ее искреннее желание помочь, показать себя взрослой, радовали Гюли и Таджигуль. На короткое время у них создавалась иллюзия нормальной жизни.
Кончилось жаркое лето. Пришла осень и погрузила мир в золото. Вместе с осенью пришли новые заботы. Гюли и Таджигуль занялись заготовкой дров: собирали за околицей хворост, распиливали сухие ветки, укладывали их в поленницы. А вечерами вязали. Гюли, освоив мастерство, научила вязать и Таджигуль. При тусклом свете лампы, ведя душевные разговоры, матери вязали детскую одежду. В базарные дни продавали ее, тем и жили. Они были благодарны Алахан за то, что в эту зиму не останутся голодными.
Однажды вечером, сидя за вязанием, Гюли, глянув на Таджигуль с беспокойством, сказала:
- Кончаются хорошие деньки. Ветер переменился, скоро выпадет снег. Надо копить деньги на печку, а то детей застудим.
- Давайте от молока откажемся. Обойдемся чаем. Вот денег и накопим.
- Если дети будут пить один чай и съедать кусочек хлеба, они совсем исхудают. Посмотрите, и так у них кожа да кости.
- Купим печь, и снова деньги на еду появятся.
Не сговариваясь, женщины вздохнули.
- Кто виноват в том, что в нашей жизни нет счастья, что наши семьи рассыпались по земле, как просо? – произнесла Гюли.
Матери, отложив работу, замолчали. Потом прилегли к сладко спящим детям и тоже уснули.
Жизнь вдали от родных мест становилось невыносимо. Гюли и Таджигуль рвались домой. Обивали пороги разных учреждений, молили и плакали. Наконец, в 1940 году десять семей добились разрешения вернуться. Им велели поселиться в селе Коктал, что в восемнадцати километрах от Жаркента.
***
- Почему их не пустили в родные села? – спросила у меня потрясенная Рус. – Зачем так мучить детей, отцы которых были наказаны без вины?! Как можно попирать права людей?
- Я думаю, что у этих политиков и чиновников были каменные сердца, – ответила я. – Не уверена, что их можно назвать людьми.
Я посмотрела в иллюминатор. Сгущались сумерки, облака, над которыми летел наш самолет, стали серыми. Подали ужин, но Рус взглядом отказалась от еды. Быстро справившись с едой, я отложила вилку и салфетку. Теперь уже она бросила на меня вопрошающий взгляд.
- Ждете продолжения? – улыбнулась я. – Ну, тогда слушайте.
